Как самое драгоценное
Александр Суворов, как сообщают биографы великого полководца, в детстве был хил и слаб. Но вся его жизнь—свидетельство того, как можно терпеливыми упражнениями укрепить здоровье, закалить себя. Начиная с юных лет Суворов вставал в 3 часа утра и в течение часа делал гимнастику, в которую входили быстрая ходьба, бег, прыжки. Потом обливался холодной, (а если стояла зима,— ледяной) водой. Сержант Сергеев, шестнадцать лет безотлучно находящийся при полководце, вспоминает о том, как Суворов любил русскую баню и считал ее наилучшим способом закалки и укрепления здоровья. «В бане Суворов выдерживал ужасный жар на полке, после чего на него выливали ведер десять холодной воды и всегда два ведра вдруг».
Вот где истоки суворовской закалки и выносливости! Снежные Альпы переходили Ганнибал и Наполеон. Но они были молодыми. А русский генералиссимус совершил этот ратный подвиг со своими чудо-богатырями, когда ему минуло уже 70 лет!
Не обходился без бани и другой выдающийся русский военачальник и дипломат — Николай Николаевич Муравьев, близкий друг и соратник декабристов.
«Он избегал всякой роскоши,— вспоминает врач И. И. Европеус,— спал на соломенном тюфяке, укрываясь шинелью... Как самое драгоценное любил русскую баню, был страстный охотник попариться, но умел переносить и жесточайший холод. В самые трескучие морозы Муравьев прогуливался в одном сюртуке и презирал изнеженных маменькиных сынков».
В историческом повествовании Вячеслава Шишкова о Емельяне Пугачеве есть любопытный эпизод, в котором русская баня раскрывается во всем ее многообразии, и нынешние любители парной немало интересного почерпнут о банной процедуре. Шишков преотлично знал русский быт, особенно Урала и Сибири, где издавна любят жаркую баню.
Мы живо себе представляем обширную бревенчатую баню, освещенную масляными подвесными фонарями. Липовые, добела промытые с дресвой скамьи... На полках три расписных берестяных туеса с медом да с «дедовским» квасом, что «шибает в нос и великие прояснения в мозгах творит». На дубовом столике — вехотки, суконки, мочалки, куски пахучего мыла. «Мыловарнями своими Казань издревле славилась». В парном отделении, на скамьях, обваренные кипятком душистые мята, калуфер, чабер и другие травы. В кипучем котле квас с мятой—для распаривания березовых веников и поддавания на каменку.
«Баня наполнилась ароматным паром. Шелковым шелестом зажихали веники. Парились неуемно. А купец все поддавал и поддавал, не жалея духмяного квасу. Пар, белыми взрывами пыхнув, шарахался вверх, во все стороны.
Приятно покрякивая и жмурясь, Пугачев сказал:
— Эх. благодать! Ну, спасибо тебе, Иван Васильевич!.. Отродясь не доводилось в этакой баньке париться. На што уж императорская хороша, а эта лучше.
— С нами бог! — воскликнул купец в ответ.— А не угодно ли тертой редечкой с красным уксусом растереться?
— Давай, давай.
Терли друг друга, кряхтели, гоготали, кожа сделалась багряной, пылала. В крови, в мускулах ходило ходуном, и на душе стало беззаботно и безоблачно».
Далее купец уговаривает Пугачева выпить после бани:
«—Сказано: год не пей, а после баньки укради, да выпей».
Пугачев, как выяснилось, был не охоч до хмельного:
«—Ахти добро. Только, чуешь, на деле-то не впотребляю я хмельного».
В. А. Гиляровский, знаменитый «дядя Гиляй», в книге «Москва и москвичи» писал: «Москва без бань—не Москва... Единственное место, которого ни один москвич не миновал,— это баня».
В роскошных Сандуновских банях, отмечает Гиляровский, перебывала и грибоедовская. и пушкинская Москва, та, которая собиралась в салоне Зинаиды Волконской и Английском клубе. Ведя рассказ о банях, писатель приводит слова старого актера Ивана Алексеевича Григоровского: «И Пушкина видел... любил жарко париться!»
Нынче знаменитым Сандуновским баням, куда с большим удовольствием ходят не только москвичи, но и гости столицы, в том числе из зарубежных стран, уже более 170 лет! Еще до сооружения этих фешенебельных бань поблизости, в Кузнецком ряду (так тогда назывался нынешний Кузнецкий мост — здесь, в основном, жили кузнецы и торговцы железным товаром), у реки Неглинки, издавна были бани. Все в этих, как говорили тогда, простонародных банях было весьма незатейливо. Ни банщиков, ни цирюльников. Каждый сам черпал себе воду из реки при помощи «журавля». Разбушевавшийся в 1737 году московский пожар оставил от этих бань, как и от многих других строений, только обгоревшие трубы. Кстати, уже в наше время, прокладывая под землей новое русло реки Неглинки, строители обнаружили на большой глубине водопровод, которым пользовались 500 лет назад! Водоводами служили выжженные внутри стволы деревьев, которые соединялись друг с другом металлическими обручами.
Вновь отстроенный Кузнецкий мост приобрел новый облик. Вместо дымных кузниц появились модные французские лавки. В этом районе находилась усадьба знаменитых в ту пору актеров Петровского театра мужа и жены Сандуновых. Получив наследство, Сандуновы построили в 1806 году комфортабельные каменные бани. Раньше состоятельные люди мылись в своих домашних банях. Роскошные Сандуновские бани сделались своеобразным клубом. Ныне Сандуны могут одновременно принять 650 человек. Не менее популярные сейчас Центральные бани были построены значительно позже — в 1891 году.
В своей книге Гиляровский вспоминает известного поэта-юмориста Павла Васильевича Шумахера (1817 —1891 гг.), большого любителя русской бани, посвятившего ей такие строки:
В бане веник больше всех бояр.
Положи его. сухмяного в запар.
Чтобы он был душистый и взбучистый,
Лопашистый и драчистый...
И залез я на высокий на полок.
В мягкий, вольный, во малиновый парок.
Начал веничком я париться,
Шелковистым, хвостистым жариться...
Сауны Москвы
