Москва без бань - не москва, а баня без пара, что щи без навара.
Большой знаток быта старой Москвы известный писатель В. А. Гиляровский в книге "Москва и москвичи"-писал: "Единственное место, которое ни один москвич не миновал, это баня". "Москва без бань - не Москва", - утверждал он.
В прошлом столетии баня, как правило, строилась у реки, чтобы, распарившись, посетители могли окунуться в воду, а потом вернуться в жаркую парилку. Зимой для этого специально делали проруби. Таких бань, по словам Гиляровского, в Москве было около 60 и "... все они имели постоянное "население", свое собственное, сознававшее себя настоящими москвичами". Каждое сословие имело свои излюбленные бани. Люди со средствами шли в дворянское отделение. Рабочие и беднота - в простонародные, за пятак. Эти простонародные бани были своеобразной поликлиникой. Люди ходили в них не только для того, чтобы вымыться, но и чтобы подлечиться.
Лучшими банями прошлого столетия считались Сандуновские и Центральные. У этих бань-соперниц давняя и интересная история. Послушаем, как ее рассказывает еще один знаток и ценитель банной процедуры А.А. Бирюков: "В начале XVIII века стояли возле Кузнецкого ряда ... у реки Неглинной деревянные бани. Мылся в них торговый люд, кузнецы, грузчики, возчики.
А на другой стороне реки Неглинной, неподалеку от Охотного ряда, топились бани Авдотьи Ламакиной. Каждый сам доставлял себе воду для мытья, черпая ее прямо из Неглинной при помощи журавля.
Во время большого пожара в 1737 г. бани возле Кузнецкого ряда сгорели. А бани Ламакиной уцелели - они стояли на пустыре, между двумя прудами. Несмотря на неудобства и грязь, народ туда валом валил, поскольку других бань поблизости не оказалось.
Знаменитые в ту пору актеры Петровского театра Сан-дуновы ... прикинули доход этих бань, и, убедившись, что дело очень выгодное, решили построить на месте своей усадьбы большие каменные бани. Осуществить свой замысел им удалось лишь в 1806 г. Хотя сами Сандуновы банными делами не занимались, а сдали их в аренду Ламакиной, эти бани и по сей день называются Сандуновскими.
Бани получились по тем временам роскошными - с зеркальными залами, с мягкими диванами. Наняли опытных банщиков, прислугу. Сандуновские бани вскоре превратились в своеобразный аристократический клуб.
"В этих банях перебывала и грибоедовская, и пушкинская Москва, та, которая собиралась в салоне Зинаиды Волконской и в английском клубе", - пишет Гиляровский. По свидетельству очевидцев, современников А.С. Пушкина, поэт бывал в Сандуновских банях и любил "жарко попариться". Сандуновские бани предпочитал Другим и Денис Давыдов. Возможно, именно здесь подсмотрел А. П. Чехов сценки, написанные им в рассказе "В бане", поскольку и сам писатель, и его брат, художник H.IL Чехов, часто бывали именно в Сандуновских банях.
Видя, что Сандуновские бани дают владельцам огромный доход, славу и положение в обществе, купец и фабрикант Хлудов, имевший в Москве два с лишним десятка домов и текстильные фабрики ..., решил построить новые бани - такие, "что описать невозможно". И сегодня стоят они, сказочные бани - Центральные - и наравне с Сандуновскими считаются лучшими не только в Москве ... Правда, в то время они назывались Китайскими, по наименованию проезда. А чтобы попасть в эти бани сейчас, надо постоять в очереди, которая состоит не только из москвичей, но и приезжих. Нередки здесь и иностранные гости.
Проект Китайских бань разработал архитектор Эль-бушиц. В 1881 г. был построен первый корпус (в нем сейчас высший разряд) -"простонародное" и "дворянское" отделения. В 1883 г. открылось "полтинное" отделение. Посетители были изумлены красотой и дороговизной обстановки и отделки. Состоялось официальное открытие Китайских бань. По этому случаю в зале высшего мужского разряда был дан банкет, на котором присутствовала вся московская знать, в том числе и сын известного генерала Гонецкого.
Во время пиршества о Китайских банях говорили как о великолепном храме и посмеивались над Сандуновскими. Вдруг, неожиданно для всех, Гонецкий заявил, что на месте старых Сандуновских бань он построит новые, лучше Китайских. Присутствующие подняли его на смех, поскольку знали, что сам он денег не имел, а все состояние принадлежало его жене-миллионерше Фирсановой, владелице десятка домов в Москве, в том числе и Сандуновских бань, которые перешли к ее покойному отцу за долги. А она вряд ли согласится финансировать строительство подобного дорогостоящего сооружения, да еще рядом с таким "дворцом", как Китайские бани.
Дома Гонецкий подсчитал, во что обойдется строительство новых бань и какую они принесут прибыль и славу Фирсановой. Жена не устояла перед соблазном. Гонец-22 кий объехал страны Востока и Запада - от Турции до Ирландии, познакомился с архитектурой бань и других общественных заведений. А вернувшись в Москву, выписал из Вены известного архитектора Фрейденберга, который и начал строительство новых бань. Достраивал их архитектор В. И. Чагин. Сандуновские бани строились три года и были закончены в 1896 году.
При оборудовании Сандуновских бань были учтены удобства, которыми располагали Китайские, но все делалось с большим шиком. При той же вместимости, что у Китайских, Сандуновские бани включали теперь и 28 номеров (27 из них - с парильными отделениями). Номера стоили от одного до четырех рублей в час.
Особенно поражала современников архитектура основного здания.
Интересно, какая же температура в парной? Известный писатель В.Солоухин как-то исследовал Сандуны с градусником: "Вынув из аквариума градусник, я обмыл его, завернул в мочалку и отправился в Сандуновские бани. Во Вьетнаме свыше сорока и влажность 90%. Посмотрим, насколько это лучше или хуже нашей обыкновенной бани". И далее: "... Сначала я стеснялся показать градусник и смотрел на него тайком, но оказалось, что каждому завсегдатаю, ходящему в Сандуны из года в год и даже из десятилетия в десятилетие, интересно было узнать, какова же на самом-то деле жара в бане. Вокруг градусника собралась толпа, и так мы толпой ходили, производя замеры.
Вот некоторые результаты:
В общем мыльном зале (на уровне скамеек) - 33 градуса, в парной, на нижнем полке - 38 градусов, в парной на верхнем полке (после трех шаек) - 50 градусов.
Таким образом, удалось прийти к заключению, что где-то между верхним и нижним полками парной в Сан-дунах можно испытать то состояние, которое свойственно тропическому климату Юго-Восточной Азии".
Многие писатели описывали русскую баню - Федор Абрамов, Василий Белов, тепло отзывался о бане Шукшин. Но, пожалуй, одно из самых дивных описаний бани можно найти у Виктора Астафьева в "Оде русскому огороду". Трудно удержаться и не привести фрагмент из повести, настолько типична воссозданная картина обычной деревенской бани: "... За огородом еще огороды...
Дома, роняющие тусклый свет в реку, люди, неторопливые, умиротворенные субботней баней. Громко разговаривает в бане, стегая себя веником, повизгивает истомно женский род. Там в бане, две родные тетки, замужние, еще три девкк соседские затесались туда же. У соседей есть своя баня, но девки-хит-рованки под видом - ближе, мол, воду таскать -сбиваются в крайнюю баню. И двойной, если не тройной, умысел у девок, набившихся в баню вместе с замужними бабами: выведать секретности про семейную жизнь...
Клуб им тут окаянным! ... Банный жар - непривычный, ошеломляющий - потряс мальчика. Но постепенно звон в ушах утихал, не резал их пронзительной пилой, просветляясь, отчетливо видели глаза, и весь мир явился ему новосотворенным ... Голова и размягчившееся тело мальчика остывают, укрепляются. Увядшее от жары сознание начинает править на свою дорогу: шея, спина, руки, сделавшиеся упругими, снова чувствуют жесткие рубцы холщовой рубахи, плотно облепившей тело, чисто и ненасытно дыша всеми порами. Сердечко, птичкой бившееся в клетке груди, складывает крылья, опадает в нутро, будто в гнездышко, мягко выстеленное пером, соломками.
Банная возня, вопли, буйство и страх начинают казаться мальчику простой и привычной забавой. Он даже рассмеялся и освобождение выдохнул из себя разом все обиды и неудовольствия. Губы меж тем сосали воздух, будто сладкий леденец, и мальчик чувствовал, как нутро его наполнялось душистой прохладой, настоянной на всех запахах, кружащих над огородом ... А ведь совсем недавно, какие-нибудь минуты назад, подходил конец свету. Взят он был в такой оборот, ну ни дыхнуть тебе, ни охнуть. Одна тетка на каменку сдает, другая шайку водой наполняет, девки, халды толстоляхие, одежонку с него срывают, в шайку макают и долбят окаменелым обмылком куда попало. Еще и штаны до конца не сняты еще и с духом человек не собрался, но уже началось, успевай поворачивайся и, главное дело, -крепко-накрепко зажмуривай глаза.
Да как он ни зажмурился, мыло все-таки попало под веки, и глаза полезли на лоб ... Вырываясь из крепких сердитых рук, ослепший, оглохший, орал мальчик на всю баню, на весь огород и даже дальше; пробовал бежать, но запнулся за шайку, упал, ушибся ... Тетки вертели, бросали друг дружке мальчика и скребли!.. На приступок полка завалили и давай охаживать тем, про что бабка загадку складную сказывала: "В поле, в покате, в каменной палате сидит молодец, играет в щелкунец. Всех перебил и царю не спустил!" Царю! А он что? Хлещите ... В какой-то момент стало легче дышать ...
Старшая тетка обдала надоедного племяша с головы до ног дряблой водой, пахнувшей березовым листом, приговаривая, как положено: "С гуся вода, с лебедя вода, с малого сиротки худоба ..." И от присказки у самой обмякла душа, и она, черпая ладонью из старой, сожженной по краям кадки, еще и холод-ночкой освежила лицо малому, промыла глаза, приме-рительно воркуя: "Вот и все! Вот и все! Будет реветь-то, будет. А то услышат сороки-вороны и унесут тебя в лес, такого чистого и пригожего".
"... Уже оставленный и забытый всеми, хлюпая носом, мальчик отыскивал в глухом углу возле каменки свою одежонку. Свет все еще дробился в его глазах, и девки на полке то подскакивали, то снова водворялись на место, а мальчику так было жалко себя, что он махнул рукой на девок, не злился уж на них - сил не было не только на зло, но и рубаху натянуть... Под хохот и шуточки девки незаметно всунули мальчика в штаны, в рубаху и последним, как бы завершающим все дела хлопком по заду вышибли его в предбанник ... Такая тишина, такая благость вокруг, что не может мальчик уйти из огорода сразу же, и, пьянея от густого воздуха и со всех сторон обступившей его огородной жизни, стоит он, раз-мягченно впитывая и эту беспредельную тишь, и тайно свершающуюся жизнь природы... Пройдет много вечеров, много лет, поблекнут детские обиды, смешными сделаются в сравнении с обидами и бедами настоящими, и банные субботние вечера сольются и останутся в памяти Дивными видениями".
